Предисловие к первому изданию

Друзья мои предложили мне напечатать это соединение и перевод Евангелия, составленные мною 10 лет тому назад, и я согласился на это, несмотря на то, что работа эта далеко неокончена и в ней много недостатков. Исправить и окончить ее я чувствую себя уже не в силах, так как то сосредоточенное, постоянно восторженное душевное напряжение, которое я испытывал в продолжение всей этой долгой работы, уже не может возобновиться.

Но думаю, что и такою, какая она есть, работа эта можетъ принести пользу людям, если им сообщится хоть малая доля того просветления, которое я испытывал во время ее, и той твердой уверенности в истинности открывшегося мне пути, по которому я иду, чем дальше, тем с большей радостью.
Лев Толстой. Ясная Поляна. 29 августа 1891г.

Предисловие к изданию "Свободного слова"

Книга эта была писана мною в период незабвенного для меня восторга сознания того, что христианское учение, выраженное в Евангелиях, не есть то странное, мучившее меня своим противоречиями учение, которое преподается Церковью, а есть ясное, глубокое и простое учение жизни, отвечающее высшим потребностям души человека. Подъ влиянием этого восторга и увлечения, я, к сожалению, не ограничился тем, чтобы выставить понятные места Евангелия, излагавшего это учение (пропустив то, что не вяжется с основным и главным слыслом и не подтверждает и не отрицает его), но пытался придать и темным местам значение, подтверждающее общий смысл. Эти попытки вовлекли меня в искусствеиные и, вероятно, неправильные филологические разъяснения, которые не только не усиливают убедительность общего смысла, но должны ослаблять ее. Увидев ошибку (кроме того, что я был поглощен весь другими работами в том же направлении), я не решился опять переделывать свою работу, отделяя излишнее от необходимого,- так как знал, что работа комментариев на эту удивительную книгу четырех Евангелиев никогда не можетъ быть закончена, и потому оставил книгу так, как она есть; и теперь в том же виде предоставляю ее к печатанию.

Те, которым дорога истина, люди непредубежденные, искренно ищущие истины, сумеют сами отделить излишнее от существенного, не нарушив сущности содержания. Для людей же предубежденных и вперед решивших, что истина только в церковном толковании, никакая точность и ясность изложения не может быть убедительна.
Лев Толстой Кореиз. 26 марта 1902 г.

Вступление к исследованию Евангелий

Приведенный разумом без веры к отчаянию и отрицанию жизни, я, оглянувшись на живущее человечество, убедился, что это отчаяние не есть общий удел людей, но что люди жили и живут верою.

Я видел вокруг себя людей, имеющих эту веру и из нее выводящих такой смысл жизни, который давал им силы спокойно и радостно жить и так же умирать. Я не мог разумом выясните себе этого смысла. Я постарался устроить свою жизнь так, как жизнь верующих, постарался слиться с ними, исполнять все то же, что они исполняют в жизни и во внёшнем богопочитании, думая, что этим путем мне откроется смысл жизни. Чем более я сближался с народом и жил так же, как он, и исполнял все те внешние обряды богопочитания, тём более я чувствовал две противоположно-действовавшие на меня силы. С одной стороны мне более и более открывался удовлетворявший меня смысл жизни, не разрушаемый смертью; с другой стороны я видел, что в том внёшнем исповедании веры и богопочитании было много лжи. Я понимал, что народ может не видеть этой лжи по безграмотности, недосугу и неохоте думать, и что мне нельзя не видеть этой лжи и, раз увидав, нельзя закрыть на нее глаза, как это мне советовали верующие образованные люди. Чем дальше я продолжал жить, исполняя обязанности верующего, тем более эта ложе резала мне глаза и требовала исследования того, где в этом учении кончается ложь и начинается правда. В том, что в христианском учении была сама истина жизни, я уже не сомневался. Внутренний разлад мои дошел, наконец, до того, что я не мог уже умышленно закрывать глаза, как я делал это прежде, и должен был неизбежно рассмотреть то вероучение, которое я хотел усвоить.

Сначала я спрашивал разъяснений у священников, монахов, архиереев, митрополитов, ученых богословов. Разъяснены были все неясные места, часто недобросовестные, еще чаще противоречивые; все ссылались на св. отцов, на катехизисы, на богословие. И я взял богословские книги и стал изучать их. И вот изучение это привело меня к убеждению, что та вера, которую исповедует наша iepapxia и которой она учит народ, есть не только ложь, но и безнравственный обман.

В православном вероучения нашел изложение самых непонятных, кощунственных, и безнравственных положений, не только не допускаемых, разумом, но совершенно непостижимых и противных нравственности, и никакого учения о жизни и о смысл ее. Но я не мог не видеть, что изложение богословия было ясно направлено не на изъяснение смысла жизни и учения о жизни, а только на утверждение самых непостижимых, ненужных мне положений и на отрицание всех тех учений, которые не признают этих положений. Это изложение, направленное на отрицание других учений, невольно заставило меня обратить внимание на эти другие вероучения. Другие оспариваемые вероучения оказались такими же, как и то православное, которое их оспаривало. Одни еще нелепее, другие менее нелепы, но все вероучения одинаково утверждали положения, непостижимые и не нужные для жизни, и во имя их отрицали друг друга и нарушали единение людей–главную основу христианского учения.

Я был приведен к убежденно, что Церкви никакой нет. Все различно верующие христиане называют себя истинными христианами и отрицают одни других. Все эти отдельные собрания христиан называют исключительно себя Церковью и уверяют, что их Церковь истинная, что от нее отпали другие и пали, а она устояла. Все верующие разных толков никак не видят того, что не оттого, что их вера осталась такою или иною, она есть истинная, а оттого, что они называют ее истинною, что они в ней родились или ее избрали, и что другие точь в точь то же самое говорят про свою веру. Так что очевидно, что Церкви одной никогда не было и нет, что Церквей не одна, не две, а тысячи две, и что все друг друга отрицают и только утверждают, что каждая истинная и единая. Каждая говорит одно и то же: "наша Церковь истинная, святая, соборная, апостольская, вселенская. Писание наше святое, предание святое. Иисус Христос есть глава нашей Церкви, и Дух Святой руководит ею, и она одна преемственно выходит от Христа Бога".

Если взять какую бы то ни было веточку из раскидистого куста, то совершенно справедливо будет сказать, что от веточки к веточке и сучка к суку, и от сука к корню всякая веточка преемственна от ствола, но не всякая одна исключительно преемственна. Все одинаковы. Сказать, что всякая веточка есть одна настоящая веточка, будет нелепо; а это-то самое и говорят все Церкви.

В самом деле, тысячи преданий и каждое отрицает, проклинает одно другое и свое считает истинным: католики, лютеране, протестанты, кальвинисты, шекеры, мормоны, греко-православные, староверы, поповцы, безпоповцы, молокане, менониты, баптисты, скопцы, духоборцы и пр. и пр., все одинаково утверждают про свою веру, что она единая истинная, и что в ней одной Дух Святой, что глава в ней Христос и что все другие заблуждаются. Вер тысяча, и каждая спокойно считает себя одну святою. И все знают, что другая вера точь в точь так же – палка о двух концах - считает свою истинною, а все другие - ересями. И 1800 лет скоро, как идет это самообманывание, и все еще продолжается.

В делах мирских люди умеют разглядеть самые хитрые ловушки и не попадают в них, а в этом обмане 1800 лет миллионы живут, закрывая на него глаза. И в нашем европейском мире, и в Америке, где все по-новому, все - как будто сговорились - повторяют тот же самый глупый обман: исповедует каждый свои истины веры, считая их едиными истинными и не замечая того, что другие точь в точь то же самое делают.

Мало того, - давно уже, очень давно, свободномыслящие люди и тонко, и умно осмеяли эту людскую глупость и ясно показали, до какой степени это глупо. Они доказывали ясно, что вся эта христианская вера со всеми ее разветвлениями давно отжила, что пришла пора новой веры, и даже некоторые придумывали новые веры; но никто не слушает их и не идет за ними, а все по старому верят каждый в свою особенную, христианскую веру: католики - в свою, лютеране–в свою, наши раскольники – поповцы - в свою, безпоповцы - в свою, мормоны - в свою, молокане -в свою, и православные, те самые, к которым я хотел пристать, - в свою.

Что же это такое значит? Почему люди не отстаю от этого учения? Ответ один, в котором согласны все свободномыслящие люди, отвергающее религию, и все люди других религий - тот, что учение Христа хорошо и потому так дорого людям, что они не могут жить без него. Но почему же люди, верующие в учение Христа, все раздвоились на разные толки и все больше и больше делятся, отрицают, осуждают друг друга и не могут сойтись в одном веровании? Опять ответ прост и очевиден.

Причина разделения христиан есть именно учение о Церкви, учение, утверждающее, что Христос установил единую, истинную Церковь, которая по существу своему свята и непогрешима и может и должна учить других. Не буде этого понятия "Церкви", не могло бы быть разделения между христианами.

Каждая христианская Церковь, т. е. вероучение, несомненно, происходит из ученая самого Христа, но не одно оно происходит, - от него происходят и все другие учения. Они все выросли из одного семени, и то, что соединяет их, что обще всем им, это то, из чего они вышли, т. е. семя. И потому, чтобы понять истинно Христово учение, не нужно изучать его, как это делает единое вероучение, от ветвей к стволу; не нужно также и также бесполезно, как это делает наука, история религии, изучает это учение, исходя от его основания, исходя от ствола к ветвям. Ни то, ни другое не дает смысла учения. Смысл дается только познанием того семени, того плода, из которого все они вышли и для которого они все живут. Все вышли из жизни и дел Христа, и все живут только для того, чтобы производить дела Христа, т. е. дела добра. И только в этих делах они все сойдутся. Меня самого к вере - привело отыскивание смысла жизни, т. е. искание пути жизни, как жить. И увидав дела жизни людей, исповедывавших учение Христа, я прилепился к ним. Таких людей, исповедующих делами учение Христа я одинаково и безразлично встречаю и между православными я между раскольниками всяких сект, и между католиками и лютеранами; так что, очевидно, общий смысл жизни, даваемый учением Христа, почерпается не из вероучений, но из чего-то другого общего всем вероучениям. Я наблюдал добрых людей не одного вероучения, а разных, и во всех видел, один и тот же смысл, основанный на учении Христа. Во всех Тех разных сектах христиан я видел полное согласие в воззрении на то, что есть добро, чти есть зло, и на то, как надо жить. И все эти люди это воззрение свое объясняли учением Христа. Вероучения разделились, а основа их одна; стало быть, в том, что лежит в основе всех вер, есть одна истина. Вот эту-то истину я и хочу узнать теперь. Истина веры должна находиться не в отдельных толкованиях откровения Христа, тех самых толкованиях, которые разделили христиан на тысячи сект, а должна находиться в самом первом откровении самого Христа. Это самое первое откровение - слова самого Христа - находятся в Евангелиях. И потому я обратился к изучению Евангелий.

Знаю, что по учению Церкви смысл учения находится не в одном Евангелии, но во всем Писании и Предании, хранимых Церковью. Полагаю, что, после всего сказанного прежде, софизм этот, состоящий в том, что Писание, служащее основанием моему толкованию, не подлежит исследованию, потому что толкование истинное и святое единственно принадлежит Церкви, - что софизм этот нельзя уже повторять, тем более, что толкование-то каждое разрушено противным толкованием другой Церкви; все святые Церкви отрицают одна другую. Запрещение этого чтения и понимания Писания есть только признак тех грехов толкований, которые чувствует, за собою толкующая Церковь.

Бог открыл истину людям. Я - человек и потому не только имею право, но должен воспользоваться ею и стать к ней лицом к лицу без посредников. Если Бог говорит в этих книгах, то он знает слабость моего ума и будет говорить мне так, чтобы не ввести меня в обман. Доводы Церкви о том, что нельзя допустить толкования Писания для каждого, чтобы толкующие не заблудились и не распались на большое количество толков, для меня не может иметь значения. Он мог бы иметь значение тогда когда толк Церкви был бы понятен, и когда была бы одна Церковь и один толк. Но теперь, когда толкование Церкви о сыне Божьем и Боге, о Боге в трех лицах, о деве родившей без повреждения девства, о теле и крови Бога, съедаемом в виде хлеба, и т.п. не может вместиться в здоровую голову; и когда толк не один, а их тысячи, то довод этот, сколько бы его ни повторяли, не имеет никакого смысла. Теперь, напротив, толкование нужно, и нужно такое, в котором бы все согласились. А согласиться могут все только тогда, когда толкование будет разумно. Все мы сходимся, несмотря на различие только в том, что разумно. Если откровение это–истина, то оно для убеждения не должно и не может бояться света разума: оно должно призывать его. Если все это откровение окажется глупостью, то тем лучше, и Бог с ним. Все может Бог, это– правда, по одного Он не может, это - говорить глупости. А написать такое откровение, которого нельзя бы было понимать, было бы глупо.

Откровением я называю то, что открывается перед разумом, дошедшим до последних своих пределов, - созерцание божественной, т.е. выше разума стоящей, истины. Откровением я называю то, что дает ответ на тот неразрешимый разумом вопрос, который привел меня к отчаянию и самоубийству, - какой смысл имеет моя жизнь? Ответ этот, должен быть понятен и не противоречить законам разума, как противоречит напр., утверждение о том что бесконечное число - чет или нечет. Ответ должен не противоречить разуму потому что противоречивому ответу я не поверю, и потому он должен быть не только понятен и не произволен, а неизбежен для разума, как неизбежно признание бесконечности для того кто умеет считать. Ответ должен отвечать на мой вопрос - какой смысл имеет моя жизнь? Если он не отвечает на этот вопрос, то он мне не нужен. Ответ должен быть такой, чтобы, хотя сущность его (как и сущность Бога) и была бы непостижима в себе, - но чтобы все выводы последствий, получаемые от него, соответствовали моим разумным требованиям, и чтобы смысл, приданный моей жизни, разрешал бы все вопросы моей жизни. Ответ должен быть не только разумен, ясен, но и верен, т. е. такой, чтобы я поверил в него всею душою, неизбежно верил бы в него, как я неизбежно верю в существование безконечности.

Откровение не может быть основано на вере, как ее понимает Церковь - как доверие вперед тому, что мне будет сказано. Вера есть вполне удовлетворяющее разум последствие неизбежности, истинности откровения. Вера, по понятиям Церкви, есть налагаемое на душу человека обязательство с угрозами и заманками. По моим понятиям, вера есть то, что верна та основа, на которой зиждется всякое действие разума. Вера есть знание откровения, без чего не возможно жить и мыслить. Откровение есть значение того, до чего не может дойти разумом человек, но что выносится всем человечеством из скрывающегося в бесконечности начала всего. Таково, по мне, должно быть свойство откровения, производящего веру; и такою я ищу в предании о Христе и потому обращаюсь к нему с самыми строгими разумными требованиями.

Ветхий Завет я не читаю, потому что вопрос не состоит в том, какая была вера евреев, а – в чем состоит вера Христа, в которой находят люди такой смысл, который дает им возможность жить? Книги еврейские могут быть занятны для нас, как объяснение тех форм, в которых выразилось христианство, Но последовательности веры от Адама до нашего времени мы не можем признавать, так как до Христа вера евреев была местная. Чуждая нам вера евреев занимательна для нас, как вера, например, браминов. Bеpa же Христова есть та вера, которою мы живем. Изучать веру иудеев для того, чтобы понять христианскую, все равно, что изучат состояние свечи до зажжения ее, чтобы понять значение света, происшедшего от горящей свечи. Одно, что можно сказать, это то, что свойство, характер света может зависеть от самой свечи, как и форма выражений Нового Завета может зависеть от связи с иудейством, но свет не может быть объяснен тем, что он загорелся на той, а не на этой свече.

И потому ошибка, сделанная Церковью в признании Ветхого Завета таким же боговдохновенным Писанием, как и Новый Завет, самым очевидным образом отражается на том, что, признав это на словах, Церковь на деле не признает этого и впала в такие противоречия, из которых бы она никогда не вышла, если бы считала для себя сколько-нибудь обязательным здравый смысл.

И потому я оставляю писание Ветхого Завета, писание откровенное, по церковному выражению, в 27 книгах, В сущности же предание это не выражено ни в 27 книгах, ни в 5, ни в 138 книгах, как и не может выразиться откровение Божие в числе страниц и букв. Сказать, что откровение Божие выражено в 185 листах письма на бумаге, все равно, что сказать, что душа такого-то человека весит 15 пудов, или свет от лампы мерою –7 четвериков. Откровение выразилось в душах людей, а люди передали его друг другу и записали кое-что. Из всего записанного известно, что было более ста Евангелий и Посланий, не принятых Церковью. Церковь выбрала 27 книг и назвала их каноническими. Но очевидно, что одни - книги получше выражали предание, другие похуже, и эта постепенность не прерывается. Церкви надо было положить где-нибудь черту, чтобы отделить то, что она признает боговдохновенным. Но очевидно, что нигде черта эта не могла отделить резко полной истины от полной лжи. Предание - как тень от белого к черному или от истины ко лжи; и где бы не провели эту черту неизбежно отделены бы были тени, где есть черное. Это самое и сделала Церковь, отделив предание и назвав одни книги каноническими, а другие апокрифическими. И замечательно, как хорошо она сделала это. Она выбрала так хорошо, что новейшие исследования показали, что прибавить нечего. Из этих Исследований ясно стало, что все известное и лучшее захвачено Церковью в канонических книгах. Мало того, - как бы для того, чтобы поправить свою неизбежную при проведении этой черты ошибку, - Церковь приняла некоторые предания из книг апокрифических.

Все, что можно было сделать, сделано отлично. Но при этом отделении Церковь погрешила тем, что, желая сильнее отринуть непризнанное ею и придать больше веса тому, что она признала она положила огулом на все признанное печать непогрешимости. Все - от духа святого, и всякое слово истинно. Этим она погубила и повредила все то, что она приняла. Приняв в этой полосе преданий и белое, и светлое, и серое, т. е. более или менее чистое учение, наложив на все печать непогрешимости, она лишила сама себя права соединять, исключать, объяснять принятое что составляло ее обязанность и чего она не делала и не делает. Все свято: и чудеса, и деяния апостольские, и советы Павла о вине и бреде Апокалипсиса и т. п. Так, что после 1800 лет существования, этих книг, они лежат перед нами в том же грубом, нескладном, исполненном бессмыслицей, противоречий виде, в каком они были. Допустив, что каждое слово Писания - святая истина, Церковь старалась сводить, уяснять, развязывать противоречия и понимать их; сделала все, что может сделать в этом смысле тому, что бессмысленно. Но первая ошибка была роковая. Признав все святою истиною, надо было оправдать все, закрывать глаза, скрывать, подтасовывать, впадать в, противоречия и, увы, часто говорить неправду. Приняв все на словах, Церковь должна была на деле отказаться от некоторых книг. Таковы - вполне Апокалипсис и отчасти Деяния Апостолов, часто не только не имеющие ничего поучительного, но прямо соблазнительное.

Очевидно, что чудеса писались Лукою для утверждения в вере, и вероятно были люди, утверждавшееся в вере этим чтением. Но теперь нельзя найти более кощунственной книги, более подрывающей веру. Может быть, нужна свеча там, гдe мрак. Но если есть свет, то его нечего освещать свечкой: он и так будет виден. Христовы чудеса - это свечи, которые приносят к светy, чтобы осветить его. Есть свет, то он и так виден, а нет света, то светит только поднесенная свечка.

Итак, читать 27 книг подряд, признавая каждое слово истинным, как читает Церковь, нельзя и не нужно, ибо придешь точно к тому же самому, к чему пришла Церковь, т. е. к отрицанию самоё себя. Для того, чтобы понять содержание Писания, принадлежащая к вере христианской, надо прежде всего решить вопрос: какие из 27 книг, выдаваемых за св. Писания, более или менее существенны, важны, и начать именно с более важных. Такие книги несомненно суть четыре Евангелия. Все предшествующее им может быть по большей мере только историческим материалом для понимания Евангелий; все последующее - только объяснение этих же книг. И потому не нужно, как это делают Церкви, непременно соглашать все книги (мы убедились, что это более всего привело Церковь к проповедыванию непопятных вещей), а нужно отыскивать в этих четырех книгах, излагающих, по учению же Церкви, самое существенное откровение,– отыскивать самые главные основы учения, не сообразуясь ни с каким учением других книг; и это не потому, что я не хочу этого, а потому, что я боюсь заблуждений других книг, который имеют такой ярый и очевидный пример.

Отыскивать я буду в этих книгах.
1.То, что мне понятно, потому что непонятному никто не может верить и знание непонятного равно незнанию.
2.То, что отвечает на мой вопрос о том, что такое я, что такое Бог; и
3. Какая главная, единая основа всего откровения?

И потому я буду читать непонятные,- неясные, полупонятные места не так, как мне хочется, а так, чтобы они были наиболее согласны с местами вполне ясными и сводились бы к одной основе.

Читая таким образом не раз, не два, а много раз, как самое Писание, так и писанное о нем, я пришел к тому выводу, что все предание христианское находится в четырех Евангелиях, что книги Ветхого Завета могут служить только объяснением той формы, которую избрало ученее Христа, могут лишь затемнить, но никак не объяснить смысл учения Христа; что послания Иоанна, Иакова суть вызванные особенностью случая частные разъяснения учения, что в них можно иногда найти с новой стороны выраженное учение Христа, но ничего нельзя найти нового. К несчастью же весьма часто можно найти, особенно в посланиях Павла, такое выражение учения, которое может вовлекать читающих в недоразумение, затемняющее самое учение. Деяния же Апостольские, как и многие послания Павла, часто не только ничего не имеют общего с Евангелием и посланиями Иоанна, Петра и Иакова, но и противоречат им. Апокалипсис прямо уже ничего не открывает. Главное же то, что, как ни разновременно они написаны, Евангелия составляют изложение всего учения; все же остальное есть толкование их.

Читал я по-гречески, на том языке, на котором оно есть у нас, и переводил так, как указывали смысл и лексиконы, изредка отступая от переводов, существующих на новых языках, составленных уже тогда, когда Церковь своеобразно поняла и определила значение Предания. Кроме перевода, я неизбежно был приведен к необходимости свести четыре Евангелия в одно, так как все они излагают, хотя и разноречиво, одни и те же события и одно и то же учение.

Новое положение экзегетики о том, что Евангелие Иоанна, как исключительно богословское, должно быть рассматриваемо отдельно, для меня не имело значения, так как цель моя не есть ни историческая, ни философская, ни богословская критика, а отыскивание смысла учения. Смысл учения выражен во всех четырех Евангелиях; и потому, если они все четыре суть изложение одного и того же откровения истины, то одно должно подтверждать и уяснять другое. И потому я рассматривал их, соединяя в одно все Евангелия, не исключая и Евангелия Иоанна.

Попыток соединения Евангелий в одно было много; но те все, которые я знаю, – Arnolde de Vence, Фаррара, Рейса, Гречулевича, - все они берут историческая основы соединения и все они безуспешны. Hи одно не лучше другого в смысла историческом, и все одинаково удовлетворительны в смысле учения. Я оставляю совершенно в стороне историческое значение и соединяю только по смыслу учения. Соединение Евангелий на этом основании имеют ту выгоду, что учение истинное представляет как бы круг, которого все в части одинаково определяют значение друг друга и для изучения которого безразлично начинание изучения с одного или другого места. Изучая таким образом Евангелия, в которых с учением так тесно связаны исторические события жизни Христа, для меня историческая последовательность оказалась совершенно безразличною, и для последовательности исторических событий мне было все равно избрать за основу тот или другой свод Евангелий. Я избрал два самые новые свода составителей, воспользовавшихся трудами всех предшественников: Гречулевича и Рейса. Но так как Рейс отделил от синоптиков Иоанна, то для меня был удобнее свод Гречулевича, и я его взял за основу своей работы, сличал его с Рейсом и отступал от обоих, когда смысл того требовал.

Как писалась Библия
Скачать часть 1
Скачать часть 2
Скачать часть 3
Скачать всю книгу в цифровом формате .epub - 1.8 Mb

Купить книги автора сайта